|
В нашем мире, где стенает и мучится вся
тварь, где и мы сами, имея начаток Духа ...стенаем, ожидая усыновления
(Рим. 8, 22, 23), есть уголки, сохраненные Господом, будто осколки
земного рая – как прообраз, живая икона Царствия Небесного. Таким
райским местом в России с начала XIX века является всемирно известный
монастырь Оптина пустынь. Милость Божия простирается над этим местом
неизреченной духовной глубины и святости. Совсем недавно, до своего
разрушения, обитель сияла, как немеркнущая лампада непрестанной молитвы,
вместилище подлинно христианской любви и средоточия подвижничества.
«О, красота моя Оптинская! О, мир, о, тишина, о, безмятежие и
непреходящая слава Духа Божия, почивающая над святыней твоего
монашеского духа, установленного и утвержденного молитвенными
воздыханиями твоих великих основателей!.. О, благословенная Оптина!» –
так писал замечательный русский духовный писатель С. А. Нилус, проживший
при обители 5 лет (с 1907 по 1912 г.) и оставивший бесценные описания
как внешней, так и внутренней жизни прославленного монастыря.
Оптина пустынь,
без преувеличения, – наиболее жаркая свеча, возжженная русскими людьми
пред Богом, наиболее яркий светильник Православной Руси в ХIХ-ХХ вв.
Главной же святыней обители были ее прославленные боголюбивые старцы,
сияние жизни которых продолжает освещать жизненный путь очень многих.
Праведники соединяют прошлое и будущее, живых и усопших, земное и
небесное. Взгляни на радугу и прославь Сотворившего ее. Прекрасна она в
сиянии своем (Сир. 43, 12). Да, воистину, дивен Бог во святых Своих.
Со времени появления старчества в Оптиной пустыни (1829 г.) на нее
обильно изливается благодать Святого Духа и вместе с тем "тихий свет"
чистейшего пламени Святой Руси. «Саров и Оптина – вот два самых жарких
костра, у которых грелась вся Россия» (Г. Федотов).
«Всякая душа ищет тепла сердечного, ласки, утешения, безгрешности. В
душе русского человека живет бесконечная жажда праведности, чистоты,
желание хоть раз в жизни коснуться безгрешности. В самую сущность
русскости входит мечта о совершенстве, жажда приблизиться к нему,
помысел о «спасении души», вздох о Божием, взыскание Града, готовность
преклониться перед праведником хотя бы только перед смертью» (И. Ильин).
И шли люди на богомолье в Оптину. Здесь все было проникнуто благодатным
врачующим светом. И не обманывалась душа боголюбца и видела своими
очами тех, кого жаждала увидеть. Вот впечатления об Оптиной Н. В.
Гоголя: «Нигде я не видал таких монахов. С каждым из них, мне казалось,
беседует все небесное. Я не расспрашивал, кто у них как живет: их лица
сказывали сами все. Сами служки поразили светлой ласковостью ангелов,
лучезарной простотой обхожденья; самые работники в монастыре, самые
крестьяне и жители окрестностей. За несколько верст, подъезжая к
обители, уже слышишь ее благоухание; все становится приветливее, поклоны
ниже и участья к человеку больше» (Письмо А. П. Толстому, 10 июля 1850
г.).
Великий старец прп. Гавриил (Зырянов; 24 сент./7 окт. 1915),
полагавший начало подвижничества в Оптиной пустыни (в течение 10 лет),
впоследствии вспоминал: «Да, мы чувствовали себя так, как в среде
святых, и ходили со страхом, как по земле святой... Я присматривался ко
всем и видел: хотя были разные степени, но все они по духу были равны
между собой: никто не был ни больше, ни меньше, а были все одно: одна
душа и одна воля – в Боге». Действительно, все это богособранное
братство представляло одну единомысленную семью. И «если бы ты мог
отворить двери сердца их и увидеть душу их и всю красоту внутреннюю, –
ты упал бы на землю, не вынес бы сияния красоты, света и блеска их
совести» (свт. Иоанн Златоуст).
Но иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды
разнится в славе (1 Кор. 15, 41). Подобно тому, как небесные светила
имеют разную силу света, так и святые бывают разновеликими. Святые
старцы в Оптиной пустыни были солнцами.
«Святые Божии человеки во внутреннем своем делании представляются
внимающими внутреннему их Посетителю и Деятелю – Господу, благоговеющими
пред Ним, от внутренней сладости и неги улыбающимися и внушающими
пренебесный покой»; «...вообще святые суть священные водоемы, из которых
благодатная вода сообщается прочим верующим»; «...все святый свет, все
единое благоухание, как свет солнца, как самый чистый воздух» (св. прав.
Иоанн Кронштадтский (20 дек./2 янв. 1908). Имел с Оптиной пустынью и
Шамординским монастырем тесные духовные связи).
Но «в Оптиной было много совсем незаметных монахов, несущих всю жизнь
самые незначительные послушания и в церкви стоящих где-нибудь в уголке,
тихо перебирая четки. Никто никогда не замечал в них каких-нибудь
добродетелей, а между тем многим из них был открыт день их кончины, что и
сбывалось точно» (пр. исп. Георгий (Лавров)).
Многие богомольцы оставили самые теплые воспоминания о своем
пребывании в Оптиной. «Тому, кто узнал эту чудную жизнь в Оптине, все в
сравнении с ней кажется безобразным» (одна мирянка, 1918). «Если кто
желает витать между небом и землей, тот должен жить в Оптиной» (архиеп.
Дамаскин (Росов; 31 июля/ 13 авг. 1855) Тульский).
Свт. Игнатий (Брянчанинов; 30 апр./13 мая 1867), учитель Церкви, отец
и наставник монашества, аскет, духовный сын оптинского старца прп.
Льва, живший около года в Оптиной пустыни и считавший ее самым
благоустроенным монастырем в России, духовный писатель, сказал: «В мире
хвораем, а в вашей пустыни лечимся»; «...благословенная Оптина пустынь
не выходит из моей памяти. Приглянулась она мне... и скит с его
вдохновенной тишиной". В других письмах он называет оптинскую братию
"священнолепным собранием, бесценным братством, истинными подвижниками,
избранным иноческим обществом, благою дружиною иноческою» и т. п.
«Я считаю вас счастливыми, что вы управляете таким сонмом
нелицемерных подвижников, любя их и взаимно одушевляясь их любовью (1852
г.)», – архиеп. Смарагд (Крыжановский, 11/24 нояб. 1863) Орловский.
Архиеп. Антоний (Амфитеатров; 8/21 нояб. 1879) Казанский и Свияжский,
выдающийся архиепископ, великий аскет, богослов, в письме (1855г.)
выражает духовную радость о «богоспасаемой Оптиной пустыни», которая
«преуспевает внутренними и сокровенными подвигами живущей в ней братии».
Митрополит Исидор (Никольский; 7/20 сент. 1892) С.Петербургский и
Новгородский, снискавший себе всеобщую любовь, благоговейнейший старец,
которого особо отмечал свт. Филарет, митрополит Московский, и который
был духовным отцом знаменитого свт. Феофана Затворника, называет
«оптинских монахов истинными подвижниками благочестия» и выражает
«душевное утешение, что они, внимая себе и помышляя о своем спасении, с
братской любовью подают и ближним светильники, да не споткнется нога их о
камень на пути к Господу».
Митрополит Михаил (Иованович; 5/18 февр. 1897), первосвятитель
Сербский, великий иерарх, большой друг России, приезжал в Оптину. Жизнь,
исполненная страданий за Православие, истинное благо родины и за идею
всеславянского единства. Светлый ум, тихий и кроткий нрав. Стоял во
главе им же созданного церковно-культурного направления в возрождении
сербского народа, основанного на русских традициях. Один из главных
участников достижения независимости Сербии от турок. Столп благочестия,
светило, слава Сербской Церкви и ее народа. Благолепный, любвеобильный
старец, благоговейный, с истинно русским святительским величием. В
письме к настоятелю прп. Моисею Оптинскому: «Благодарю душевно Ваше
Высокопреподобие за радушие, гостеприимство и любовь, которыми
наслаждался я не только тогда, когда был у вас, но и в дальнейшем моем
путешествии; буду наслаждаться впредь сладостным воспоминанием духовного
братства, исполненного любви христианской».
Иеромонах Даниил (Болотов; 25 нояб./8 дек. 1907),
насельник Иоанно-Предтеченского скита Оптиной пустыни, в миру Дмитрий
Михайлович Болотов – известный художник, портретист, член
С.Петербургской Академии живописи: «Скит наш есть своего рода станция от
земли к небу».
Прп. Варсонофий Оптинский (1/14 апр. 1913): «Пребывание в Оптиной
есть величайшая милость Божия, которую нужно заслужить жизнью,
соответствующей заветам великих старцев».
Иван Михайлович Концевич (23 июня/6 июля 1965), известный
исследователь русского монашества, старчества, глубокий знаток и
почитатель Оптиной пустыни, духовный писатель: «Оптина Пустынь была той
золотой чашей, куда сливалось все самое лучшее духовное вино России".
Однажды великий оптинский старец, равноангельный прп. Нектарий (29
апр./12 мая 1928), великий тайновидец судеб Божиих, спросил С. А.
Нилуса:
– А известно ли Вам, сколько от сотворения мира и до нынешнего дня
было истинных общежитий? Вы лучше не трудитесь думать, я сам Вам отвечу.
Три!
– Какие?
– Первое – в раю, второе – в христианской общине во дни апостольские, а третье...
Он приостановился...
– А третье – в Оптиной, при наших великих старцах.
– А Ноев ковчег-то? – возразил Нилус.
– Ну, – засмеялся старец, – какое же это общежитие? Столько лет звал
Ной к себе людей, а пришли одни скоты. Какое же это общежитие?»
Прп. Антоний Оптинский (7/ 20 авг. 1865), скитоначальник, получил в
свое время указ архиерея о переводе его из скита Оптиной пустыни на
должность настоятеля Николаевского Черно-островского монастыря. Старец
скорбел неутешно, не желая расставаться с любимой обителью. Тогда ему в
видении является сам свт. Митрофан Воронежский с сонмом святых в
неописуемом сиянии и говорит: «Ты был в раю, и знаешь его, а теперь
трудись, не ленись и молись». Вот оценка, данная великим святителем,
небесным, райским посланником: скит Оптиной пустыни – это рай.
И в завершение приведем суждение свящ. Павла Флоренского (25 нояб./8
дек. 1937), творчество которого не бесспорно, но то, что он был знатоком
культуры, – несомненно. Кроме того, он лично сам хорошо знал Оптину и
многих ее великих старцев. Отец Павел называет Оптину «духовной
санаторией» многих израненных душ. «Оптина есть... завязь новой
культуры. Она есть узел, не проектируемый только, а живущий вот уже
сотню лет, который на самом деле осуществил ту среду, где воспитывается
духовная дисциплина, не моральная, не внешне аскетическая, а именно
духовная... совершенно бесспорно, что духовная культура во всем ее
объеме должна идти не мимо Оптиной, а сквозь нее, питаясь от нее,
вплетая в свое предание и эту нить, непременно и эту, потому что это
есть единственная нить, которая, действительно не прерываясь в плане
историческом, низводит нас из века в век к глубочайшим напластованиям
духовного преемства... Если начать прослеживать мысленно самые
разнообразные течения русской жизни в области духа, то непосредственно
или посредственно мы всегда приводимся к Оптиной как духовному фокусу,
от соприкосновения с которым возжигается дух, хотя бы потом он
раскрывался и в иных, чем собственно-оптинское, направлениях. Оптина,
выдаваясь не столько отдельными исключительными лицами, сколько
гармоническим сочетанием и взаимодействием духовных сил, всегда была и
есть... как целое, могучий возбудитель духовного опыта, я смелюсь
сказать, единственный в России, по крайней мере, в таком роде и в такой
силе возбудитель духа. Было бы с нашей стороны великим преступлением не
перед группою монахов, а перед культурою будущего не употребить всех
возможных усилий для охранения Оптиной в ее целом, т. е. не как стен или
рукописей, а того невидимого и неосязаемого физического водоворота,
который о всяком приблизившемся к нему пробуждает впервые, может быть,
острое сознание, что, кроме внешнего отношения к миру, есть еще
внутреннее, бесконечно более его важное, дающее ощутить глубины бытия и
миры иные. Оптина у подошедшего к ней родит убеждение, что этот новый
взгляд на мир не случайное настроение, а доступен развитию, углублению и
обогащению, и что он, переходя в постоянный опыт иной действительности и
жизнь в ней, подступая к краям нашего сознания, может изливаться оттуда
как новое культурное творчество, как новая наука, новая философия,
новое искусство, новая общественность и новая государственность. Вот
этот-то невидимый, но могучий вихрь иной жизни, уже столько давший, уже
питавший русскую культуру... этот вихрь, за который все мы, люди одного
устремления, хотя и разных деталей в путях и технике, должны ухватиться
как за ценнейшее достояние нашей современности, мы должны отстоять,
должны отстоять во что бы то ни стало и каких бы это ни стоило усилий.
Ведь, повторяю, тут дело идет о принципе внутреннего постижения жизни, я
ошибся, не о принципе, а живом побеге, единственном, доказавшем свою
жизненность».
Трудно с уверенностью сказать, было ли в России когда-либо за всю ее
историю место, где в такой степени общество людей приблизилось так
близко к идеалу христианских отношений, к райскому жительству, к
Царствию Небесному уже здесь, на земле. И это царство просуществовало
ровно сто лет. Были, конечно, испытания, скорби, ошибки, не все так
безоблачно, но такой духовной высоты общество нигде в России не
достигало. Нигде святое братство не имело такого обширного освящающего
влияния на свой народ.
Оптина имела и великих святых, но, главное, как отметил свящ. Павел
Флоренский, – это уникальность, неповторимость и единственность
«гармонического сочетания и взаимодействия духовных сил». Появилось
действительно новое общество, состоящее из новых людей силою благодати
Святого Духа. Евангелие Христово осуществилось на земле в целом братстве
на протяжении ста лет. А в братстве, между прочим, было около 300
человек. «Если сходятся слова и жизнь, они становятся памятниками всей
философии» (прп. Исидор Пелусиот). Вот и новая философия, о которой
писал о. Павел Флоренский. В других монастырях на Святой Руси было
немало святых, но были ли святые братства, подобные Оптиной, сказать
трудно. По своему устроению к Оптиной приближается лишь Глинская пустынь
(Курская губерния) ХIХ-ХХ вв., но влияние ее на русское общество было
намного скромнее.
Поэтому «все мы... должны ухватиться... за ценнейшее достояние нашей
современности» – духовную историю этой прославленной обители, этого
райского уголка. Необходимо самым тщательным образом, «во что бы то ни
стало и каких бы то ни стоило усилий», изучить ее уникальный духовный
опыт, который дал действительно жизненный побег. |
